Заслуженная артистка России Ольга Лебедева: «Пена – она всегда сойдет, и останется чистая вода»

 

Спектакль под названием «ОХ!» в театре «У Никитских ворот» в постановке Марка Розовского действительно заставил зрителей ахнуть.

По сюжету два знаменитых, но слегка подзабытых актера, в прошлом гениально сыгравших в гоголевском «Ревизоре» Осипа и Хлестакова, приглашены на антрепризу, чтобы за большие деньги сотворить нечто, похожее на Гоголя, но забавное и развлекательное для сегодняшнего зрителя.

Вот и пытаются воспитанные в духе системы Станиславского мастера приспособить классика к сегодняшним вкусам и реалиям.

В спектакле заняты заслуженные артисты России Юрий Голубцов, Ольга Лебедева и неподражаемый Валерий Толков – талантливый актерский ансамбль.

По мнению художественного руководителя театра «У Никитских ворот» Марка Розовского «сегодня публика сбита с толку и не знает, чего хочет. Она как в дешевой столовой, довольствуется тем, что дают. Но, чтобы обман не чувствовался, «то, что дают», камуфлируется под «высокое искусство» — привлекаются профессионалы, умеющие золотить пилюлю, упаковывать конфетку в обертку, превращать видимость в смотрибельное нечто, ублажающие современные вкусы на уровне суперсовременного безвкусия». («Изобретение театра», 2009, Зебра-Е АСТ, стр.531).

По словам заслуженного артиста России Юрия Голубцова, на бедную российскую публику по бесчисленным радио - и телеканалам изрыгается пошлятина и мерзость, театральные кассы

обклеены листочками, зазывающими на «спектакли» типа «Любовника моей жены».Зрелища для болванов, гламурные шоу с матерщиной стали приметами столичной театральной жизни. Эпиграфом к нашему спектаклю «ОХ!» я бы поставил «SOS. », – говорит артист.

Жизнь и Искусство – что можно и чего нельзя на театральной сцене, где границы вседозволенности в эпоху гламура и беспредела? Об этом и о многом другом после спектакля заслуженная артистка России Ольга Лебедева делится с корреспондентом газеты «Великая Эпоха».

Ольга, скажите, пожалуйста, какой образ Вы хотели передать зрителям через главную героиню спектакля «Ох!»?

О. Л. Главное, что я хотела бы сказать зрителю, что мир чистогана, мир денег – это не реальность, это копирование западного стиля жизни. Русский человек не может быть счастливым, стремясь к какой-то американской мечте. Мы живем другими категориями, можно даже сказать, живем… на авось.

И какие-то вещи, принятые там, совершенно нам не подходят. Мы должны идти своим путем – взять все лучшее из мирового искусства, из мирового развития, но хорошее – оно должно оставаться с нами.

У нас есть сердце, у нас есть душа, есть интеллект и великая русская литература, на которой учится весь мир.

Чехов ставится во всех театрах мира, даже Шекспир находится на втором месте по популярности после Чехова. А мы не используем это богатство, и принимаем другое за идеал нашей жизни. А на самом деле идеал не в этом! Видите, как Гоголь подходит к нашему времени? Стоит немного сместить акценты, и уже не карета, а машина мчит нас. Куда ты несешься, Русь?

В спектакле во всей полноте, без прикрас использован современный язык. Не скрою, поражена тем, как легко Вы владеете сленгом. Смысл многих слов мне не понятен, услышала сегодня впервые. На каком языке вы разговаривали? Это даже нельзя назвать русским языком.

О. Л. Когда меня пригласили на эту роль, и по тексту там была такая речь, что я ее совершенно не могла выучить, это был совсем не тот язык, на котором я изъясняюсь.

Но ведь у нас полстраны говорит на этом языке! Одна половина говорит на языке Достоевского, а другая — нет, и вдруг они увидят меня [на сцене], не очень хорошую, но которая говорит на их языке! Пусть через меня будет отрицание, пусть послушают и поймут: «Боже! Какая ужасная речь».

Вы думаете, идет отрицание? Молодым зрителям в зале очень нравилось.

О. Л. Конечно. Вот Вы говорите, что рядом молодые люди восторгались, хлопали. Но придя домой, они переосмыслят действо, которое видели. Процесс постижения театра идет медленно, не в момент просмотра спектакля. Моя пятнадцатилетняя дочка все прекрасно понимает, она может говорить на этом сленге, и ей все понравилось. Но она, конечно, немного не так воспитана. Она театральный человек, видела меня в «Вишневом саде», в «Дяде Ване» и относится ко мне как к персонажу. Когда я играю в этом спектакле, она, конечно, понимает, что это не мама, я не говорю таким языком, это не мой язык.

Все же это было очень смелое решение, можно сказать, даже авангардное.

О. Л. Марк Розовский говорил на репетициях, что не надо ничего бояться, надо говорить на их языке, показать, как это отвратительно. Но когда моя героиня в спектакле становится сама собой, становится настоящей, все в зале замолкают и уже не слышно ни одного смешка. Люди плачут, потому что она перестала для зрителя играть перевертыша, а из нее выперли настоящие чувства. Она любила по-настоящему, хотела иметь семью, обманула своего парня, сказав, что беременна, думала этим привязать его к себе, проверить его чувства. Трагедия началась, когда он стал требовать сделать аборт. Как только появляются чувства, слезы – театра уже нет, начинается настоящая жизнь.

Вы не боитесь наступления квазикультуры, пусть даже на театральной площадке?

О. Л. Опять же, в связи с этим вспоминается рассказ Марка Григорьевича о том, как он ходил на Пушкинскую площадь по пригласительному билету посмотреть андеграунд. Это было зимой, вокруг памятника Пушкину собрались все знаменитости, элита, богема со всей Москвы. Идет спектакль, артефакт. Кульков отдыхает со своим «человеком-сукой». Выходит мужик, раздевается и вместе с обнаженной актрисой изображают половой акт под памятником Пушкину на снегу. И все, от начала до конца, стояли и смотрели на это действие, кто-то стыдливо отворачивался. Вот тебе и андеграунд.

Я своим студентам говорю, что пена – она всегда сойдет, и останется чистая вода. Чтобы остаться чистым, надо учиться, надо читать хорошие книги, надо развиваться, понимать, что есть искусство, а что – «артефакт».

Как преподавателю Вам удается понимать молодых?

О. Л. Я сейчас преподаю в одной продюсерской компании, у меня молодые люди, уже окончившие институт. Молодежь у нас прекрасная, я очень люблю их. Мои студенты были сегодня на спектакле, они и помогали мне подбирать словарный запас, на котором говорит героиня спектакля.

Сцена у компьютера была великолепной, и Ваш английский с американским акцентом — откуда это?

О. Л. Просто я жила и преподавала в Америке 3 года.

По сюжету в спектакле два знаменитых актера должны были сыграть другого, современного Хлестакова, и Вы сулили им два миллиона рублей, ради которых они готовы были переступить через себя. А как в жизни?

О. Л. Ну, в жизни все очень по-разному. Какая зарплата у актера – мизерная. Я в прошлом году работала на пяти работах, сейчас их у меня три, но не такие напряженные. По дороге я говорю себе: «Стоп, что у меня сегодня – три работы или две? Ой, сегодня их четыре».

Как успеваете делать все четыре?

О. Л. Я играю в театре «У Никитских ворот». Кроме работы в театре я даю частные уроки по актерскому мастерству, езжу преподавать в Любню – там у меня интересные ребята учатся. К 15 часам на машине мчусь в Москву на лекцию, которую надо закончить к 17.30,

а в 18.00 уже должна быть на спектакле.

Бывало, бросаю машину на полдороге и бегу, чтобы успеть на спектакль, пробки везде. Я приходила в театр и отдыхала душой, говорила: «Сейчас санаторий будет». Санаторий – это моя Сонечка в «Дяде Ване» Чехова. Надо собраться, дать слезу. Иногда выходила на сцену и не видела, где зритель сидит.

Почему Вам так дорога роль Сонечки?

О. Л. Это самая лучшая роль в мировом репертуаре. Даже если играть одну роль Сонечки, то больше никакой не надо, я ее играю уже 20 лет, и она у меня каждый раз другая.

Помню, в Иркутске меня выдвинули на лучшую женскую роль в 1990 году. На банкете ко мне подошла внучка Станиславского, бабушка лет 90, и говорит мне: «Оля, я видела более двух тысяч постановок спектакля «Дядя Ваня», однако такую Соню, которую играете Вы, я вижу в первый раз». Тут я заплакала.

В этом и есть, наверное, момент истины, что делает актера Артистом.

 



  • На главную